В это время к дому подъехала машина. Открылись двери, простучали тяжелые шаги, и два бойца внесли обитый железом ящик с большими буквами и цифрами на крышке. Один из бойцов протянул Петру Иванычу бумагу:
– Дёмушкин, прими и распишись.
Я удивленно посмотрел на Петра Иваныча. Это его фамилия? Она мягкая, пушистая, какая-то маленькая. А он такой строгий, большой.
– Егорыч! Давай топор! – крикнул он в кухню.
Он отодрал крышку. В комнате густо запахло ружейным маслом. В ящике жирно блестели черные автоматы и диски.
– Подходи! – скомандовал Пётр Иваныч. – Как, Витёк, не передумал? – спросил он одного из разведчиков.
– Нет, менять не буду. Сроднился со своим. Пусть еще послужит.
– Дело хозяйское.
Я уже приметил этого разведчика. Он мне особенно понравился. Видать, Пётр Иваныч его любил. Вон как называл – Витёк. Если не любят, так звать не будут. И такой Витя аккуратный. Ремень затянул, под ним ни одной складочки. Прямые белые, как солома, волосы зачесаны назад. Умные глаза смотрят внимательно и спокойно. Когда взрослый умный – сразу разберешься.
Почему он не захотел обменять свой автомат на новый? Новая вещь всегда лучше старой. Витин автомат ничем не отличался от автоматов других разведчиков: чернота во многих местах облезла, на дереве приклада были царапины. А эти в ящике – такие красивые!
Витя стал разбирать автомат. Его руки двигались легко. Я даже не успел понять, как это у него так ловко получалось, а уже все части были аккуратно разложены на плащ-палатке.
– Что, понравилось? – спросил он веселым голосом.
– Да.
Он шомполом стал чистить ствол.
– А мне можно почистить? – попросил я.
– Почему же нельзя?
Витя оторвал кусок от своей тряпочки и протянул мне вместе с затвором. Я старательно тер его белую сталь, хотя на ней не было ни одного пятнышка. Мы с Витей вычистили весь автомат, собрали его.
Разведчики густо смазали старые автоматы, сложили в ящик. Пётр Иваныч и дядя Вася забили крышку, и два бойца унесли его.
Разведчики занялись новыми автоматами, оттирали их от смазки.
– Пристрелять бы, пока время есть, – озабоченно сказал Пётр Иваныч. – А то в чужого прицелишься – в своего попадешь.
– Тут овражек недалеко – подходящий для такого дела, – посоветовал дядя Вася.
– Порядок. Приготовь, Егорыч, упоры. И щиты нужны.
Дядя Вася нашел в доме большой кусок фанеры, разрубил его надвое, подстрогал края, приделал по две стойки, туго набил сеном два вещевых мешка. Пётр Иваныч на каждом щите начертил и зачернил прямоугольник.
– Всем каналы стволов протереть досуха! – приказал он разведчикам.
В овраге Пётр Иваныч попросил Витю:
– Отмерь пятьдесят метров.
Тот пошел к краю, считая шаги. За ним дядя Вася понес щиты. Витя остановился, воткнул стойки в мокрую землю.
– Приводить к нормальному бою буду я и Витёк, – сказал Пётр Иваныч.
Он свободно лег на плащ-палатку, широко раскинул ноги и обхватил руками автомат. Глаза его стали холодными, возле рта появились жесткие морщинки. Витя расправил складки гимнастерки под ремнем, лег на другую плащ-палатку. Спокойно и недолго целясь, они сделали по четыре выстрела и пошли к щитам. Мы – за ними. Пётр Иваныч мелком отметил пробоины:
– Кучность нормальная. Средняя точка попадания в центре. И у тебя, Витёк, порядок. Давай другие автоматы.
Теперь Пётр Иваныч стрелял из автомата дяди Васи, а Витя – из автомата Яшки. Они снова сделали по четыре выстрела, отметили пробоины, потом отвертками немного подвинтили мушки и повторили стрельбу.
– Полный порядок, – сказал Пётр Иваныч, когда постреляли из всех автоматов.
По щитам очередями начали стрелять другие разведчики.
Я так нетерпеливо смотрел на Витю, что он понял:
– Пострелять хочется?
– Ага. Только можно из вашего автомата?
– Ложись! – скомандовал Витя.
Я упал на плащ-палатку и схватился за автомат. Витя лег рядом:
– Ноги пошире раскинь. Переводчик у нас на одиночном? Правильно. Отводи рукоятку назад. Смелее. Щеку – к прикладу. Мушку видишь?
– Вижу.
– А прицел?
– Тоже.
Глаза у меня почему-то слезились, мушка прыгала и расплывалась.
– Вершина мушки и вот эта планка должны быть на одном уровне. А ну-ка попробуй. Получилось?
– Да, – соврал я.
Витя хитро посмотрел мне в глаза, поправил автомат, чтобы он ровнее лежал на вещевом мешке, и разрешил:
– Можешь стрелять.
Я хотел, как Витя, медленно нажимать на спусковой крючок – и все-таки дернул его. Дуло автомата вспыхнуло огнем. Он подскочил.
– Не дергай, – спокойно сказал Витя. – Сними палец со спускового крючка. Нажимай снова.
Второй раз получилось лучше.
– Теперь попробуй очередью.
Витя поставил переводчик на автоматический огонь. Я нажал на спусковой крючок. Прозвучала длинная очередь. Она оглушила и испугала меня.
– На первый раз хватит. Доволен?
Еще бы! Если бы можно, я стрелял бы и стрелял…
Петра Иваныча вызвали в штаб полка. Скоро он вернулся и собрал всех разведчиков:
– Выступаем через час. Фрицы еще ночью начали драпать дальше. Наш «язык» подтвердил. Будем догонять их. Может, скоро в бой введут.
Разведчики снарядили диски патронами, надели телогрейки, маскхалаты, накинули плащ-палатки. А мне недолго собираться. Застегнул пальто – и выходи. Я стоял возле Петра Иваныча и ждал его команды.
– Ты, Фёдор, будешь с Егорычем, – сказал он строго. – Поможешь ему, понял? Смотри, Егорыч, чтоб порядок был, – предупредил он дядю Васю. – Катись в своем обозе и не лезь вперед. Я уж и так выговор от бати за тебя схлопотал. Что это, говорит, ваша шальная повозка путается в боевых порядках, решили на повозках в разведку ездить?
– Мало ли чего, – смутился дядя Вася. – Вдруг патронов не хватит аль гранаты кончатся, перекусить ребятам нужно – всё под рукой будем. А по тылам чего пастись…
Пётр Иваныч улыбнулся:
– Помогать – помогай, а под снаряды не суйся. Рванет тебя вместе с повозкой – и поминай как звали, никакой помощи не дождешься.
Разведчики ушли. В комнате остались их шинели, вещевые мешки, ящики с патронами, коробки с гранатами, продукты. Дядя Вася начал неторопливо собираться. Я помогал ему. Мы подобрали с пола сено и отнесли в повозку. На сено уложили шинели, мешки и всё наше хозяйство. Дом теперь стал чужим, и хотелось поскорее уехать. Дядя Вася вывел из сарая лошадей, запряг их.
Мы выехали на улицу. Рядом с нами, впереди и сзади шли бойцы, ехали повозки.
– Двинулась матушка-пехота, – улыбнулся дядя Вася.
Бойцы в пехоте были с винтовками, а разведчики – с автоматами, бойцы – в ботинках с обмотками и в шинелях, а разведчики – в сапогах, телогрейках и маскхалатах, бойцы несли мешки на себе, а мешки разведчиков везла повозка. Далеко этим бойцам было до разведчиков.
Я смотрел вперед: может, мы догоним наших.
– Дядя Вася, а наши далеко ушли?
– Они в голове. Разведчики.
Я уже давно понял, что дядя Вася не разведчик, а вот кто он, боялся спросить. А теперь можно.
– Дядя Вася, а вы кто?
– Я-то? Ездовой.
Ездовой? Он, наверное, потому так назывался, что все время ездил. Он и не похож на разведчика, и старый такой.
Повозка въехала в город. Мы сюда с мамой и папой перед самой войной приехали. Здесь больше всего жило поляков и украинцев. И город кто называл «място», а кто «мисто». На одной улице стояла церковь, на другой – костел. И в костел, и в церковь по воскресеньям набивалось полно народу. В центре города была старая крепость. Ребята говорили, что ей тысяча лет, а может, и больше. Стены в крепости такие широкие, что по ним свободно втроем пройдешь. Улицы узкие, дома с острыми крышами, окна закрывались ставнями. И мостовая была не такая, как у нас раньше, а выложена большими гладкими каменными плитами. Город, и крепость, и сёла кругом – все это называлось Западной Украиной.
Наша повозка проехала по одной улице, по другой, свернула в следующую. Это была та самая улица…
Мы жили на ней. Мама, когда мы остались с ней вдвоем, работала уборщицей в немецкой конторе. Каждое утро уходила рано, приходила поздно, зато приносила поесть. Я иногда помогал ей подметать в конторе и выносить мусор. И дома все делал, что она просила.
Посреди улицы всё время ходили жандармы. Особенно страшным был один: высокий, здоровый, в большущих начищенных сапогах, в новой шинели. Днем он убил двух подростков. Выследил и убил. Я слышал его выстрелы. А ночью его самого убили… На другое утро гестаповцы устроили облаву, хватали всех подряд. Схватили и маму. Вместе с другими – заложницей. Их увезли за город. Я бежал за мамой изо всех сил. Какие-то люди остановили меня, не пустили. Потом я услышал выстрелы.
…Мы выехали на шлях. Он уходил далеко-далеко. Хорошо, что мы уезжали из этого города, от Третьяка, от всего, что было в оккупации.